Зинаида Моисеевна Гутман — младшая дочь таганрогских врачей Моисея Ефимовича Гутмана (1870-1920) и Розалии Осиповны Гутман (Сабсович) (1874-1934). Моя мама.
Виктор ФАЙН.
Фото из семейного архива
Время для жизни не выбирают
Трудно представить себе более неблагоприятное время, чем то, в которое ей довелось жить. Она родилась 26 апреля 1907 года в Таганроге. Ей было 7 лет, когда началась Первая мировая война, 10 лет – когда произошла революция, за которой последовала Гражданская война. Эпидемия тифа в 1920 году унесла жизнь ее отца, в смутное время возглавившего противотифозный госпиталь. Отец был для нее житейским и нравственным образцом, стержнем семьи, опорой и кормильцем. Ее мать, к тому времени больная и слабая, такую роль играть не могла. Фактически воспитательницей 13-летней девочки стала сестра Лида, девятью годами старше.
Главой семьи являлся молодой директор Таганрогского кожевенного завода Аркадий Семёнович Тарханов, за которого Лида вышла замуж. Воевавший в составе Конной армии Буденного, он нажил туберкулез на полях Гражданской войны и был послан на лечение в Германию. Лида потеряла маленького сына, растила дочь, и Гутманам очень непросто было пережить суровые времена первых советских лет.
Годы учебы в гимназии, которую при советской власти преобразовали в трудовую школу, радикально изменив весь ее уклад… Не дай бог учиться в такое время! История умалчивает о том, какие знания дала школа Зине Гутман. В детстве она обучалась игре на фортепьяно и мечтала посвятить жизнь музыке. После школы училась в Таганрогской консерватории. Но жизнь распорядилась иначе. Аркадий Тарханов был отправлен в Берлин, где возглавил Торговое представительство СССР. Семью взял с собой. Мама работала в торгпредстве техническим работником.
Маме был 21 год, когда она вернулась в Таганрог, чтобы выйти замуж за моего отца, которого знала с раннего детства, и начать самостоятельную жизнь в посленэповской России — без моральной и материальной поддержки родителей, в годы страшного голода, унесшего миллионы жизней. Потом последовали годы массовых сталинских репрессий, когда кругом исчезали люди, когда в любой момент могли прийти за мужем, за тобой, разрушить семью – единственную надежную опору в этом мире….
Затем мама работа экономистом-плановиком в Ростовском областном отделе коммунального хозяйства. Какую нужно было иметь стойкость, чтобы в этих условиях, воспитывая маленького сына, пойти учиться заочно ради получения высшего образования, совсем не того, о котором она мечтала в юности, но которое дало бы ей более устойчивое положение в обществе!
Вот зачетная книжка, из которой следует, что с 14 по 31 мая 1941 года З.М. Гутман сдавала экзамены за 9-й семестр во Всесоюзном плановом заочном институте «Планзо» Госплана при СНК Союза ССР. Всего пять экзаменов: три — на «отлично», один — «хорошо» и один (гражданское право)- «посредственно». Это была последняя экзаменационная сессия. Предстояло сдать госэкзамены и получить диплом. Но война спутала все карты. Диплом мама получила уже после ее окончания.
Спасающая решительность
Маме было 34 года, когда началась война. Муж на фронте. С какими чувствами ей приходилось работать, зная, что 8-летний сын дома один и ему нужно самому при налетах фашистской авиации прятаться в щелях, вырытых во дворе!
Страшные поражения первых месяцев войны. Эвакуация вместе с семьями сотрудников Ростовского облисполкома… Должны были выехать на Северный Кавказ, но гитлеровские самолеты разбомбили впереди идущий эшелон, разрушили железнодорожный мост, и нас выгрузили в Зимовниках, районном центре на границе со Сталинградской областью. Растерянное начальство не знает, как переправить эвакуированных на Кавказ. Враг на подступах к Москве. Сестру Лиду с дочерью эвакуируют из Москвы на Урал. И мама принимает смелое решение пробиваться к сестре, в Пермскую глушь — через полстраны, не зная, как быстро меняющееся положение на фронтах будет отрезать возможные пути отступления. Через Сталинград, затем по Волге, где фашистские стервятники топили суда, за считанные дни до волжского ледостава. Организованная эвакуация, которая должна была занять от силы несколько дней, превратилась в самостоятельное бегство от войны длиною в 2,5 месяца. Не каждая женщина решилась бы на такой путь.
Никто тогда не знал, что это решение спасет нам жизнь. Вскоре Зимовники оказались в районе ожесточенных боёв. 7 августа 1942 года поселок был оккупирован фашистами, а на подступах к Сталинграду началось кровопролитное сражение, во многом решившее исход Великой Отечественной войны. Гитлеровцы прорвали наш Южный фронт и заняли Северный Кавказ. На его территории остались более 80 братских могил, где нашли упокоение многие тысячи эвакуированных.
Финишный аккорд бегства от войны ярко продемонстрировал характер и решимость женщины. Предстояло от г. Кизела добраться до разъезда Косая Гора, а оттуда 7 км до бывшего санатория между Кизелом и Александровском, где разместили эвакуированных москвичей. Так случилось, что нам пришлось прыгать вслед за своими вещами в сугроб из лишь затормозившего грузового порожняка. Обступившая одноколейку глухая безлюдная тайга, в которой по слухам водились волки. Ни дороги, ни освещения. Конец декабря, сильный мороз… По шпалам относили часть вещей на 50-100 м и возвращались за остальными. Как бросить вещи, если в месте назначения нет магазинов и какой-либо возможности купить самое необходимое? Но как успеть дойти засветло?..
И вот жизнь в бывшем санатории в Пермской тайге. Поиски работы там, где ее практически нет. Мама — учительница арифметики и немецкого языка в крохотной семилетней школе на другом берегу речки Вильва. Летом ее переходят вброд, а весной она становится бурным потоком. Приходится идти через мост: четыре километра до него и четыре – после. Уровень подготовки коллег отражает предложение одной из них: «Мосевна, порешай мне задачки, а я тебе дров наколю».
Условия жизни были очень тяжелые — полное отсутствие транспорта и какой-либо медицинской помощи. Когда разболелся зуб, маме пришлось пешком идти за 12 км в Александровск, чтобы его удалить.
Как же это мучительно нелегко — месяцами не знать о судьбе мужа, находящегося в армии, бояться за его жизнь; со страхом думать о родственниках, оставшихся в оккупированном Таганроге (об их гибели станет известно лишь после его освобождения). И сын, который самостоятельно ходит в ту же школу через ту же речку…
Весной 1943 года эвакуированных москвичей вернули в Москву. Санаторий закрыли, сына отправили в интернат, в другой район той же области, а ее до окончания учебного года задержали на работе. Бросить работу без разрешения нельзя – уголовно карается по законам военного времени.
Из военных писем отца: «15 июля 1942 г. Никогда за весь год этой ужасной войны ты не обмолвилась ни словом о том, как тебе тяжело. Но я и без писем всё это прекрасно понимал. Зная твою выдержку, я не сомневаюсь, что маску спокойствия, надетую еще в Ростове, носишь и сейчас. Прекрасно понимаю, сколько нужно сил и нервного напряжения, чтобы так себя держать. Ты у меня вообще молодец, человек с большой выдержкой, и я много раз в нашей совместной жизни черпал от этой твоей выдержки зарядку для себя лично».
Летом она забрала сына и переехала в г. Молотов (ныне Пермь), где ей предложили работу по специальности – начальником планового сектора Облкомхоза. Жильё – каморка без окон на работе.
Мама всегда много работала, и ее всегда ценили. Вот как она сама в письме к отцу не без иронии пишет о том, как к ней относились в Молотове: «Наговорили мне сегодня кучу комплиментов, а Владимир Иванович прямо пропел мне арию «О, зачем ты появлялась», т.к. только теперь он понял, что такое культура работника, и ни один нач. планового сектора после меня не будет уже мил его начальственному сердцу».
Лишь в 1944 году нам удалось вернуться в полуразрушенный Ростов. Жить негде: дом сожжен, имущество сгорело или разграблено. Отец вернулся с фронта в ноябре 1945-го. Живой, но измученный болезнями – только тифом болел дважды.
Был вариант переехать в Закарпатскую Украину, где отец встретил Победу. Там жилищную проблему можно было решить проще, чем в Ростове. Отказались, когда стало ясно, что в тех краях война продолжалась еще 10 лет, до 1955 года. Война с бандеровским подпольем, которое уничтожало советских специалистов, и не только их.
Ради близких
Шли тяжелые и тревожные послевоенные годы, когда никто не мог знать, как ударит по семье борьба с «безродными космополитами» и с «врачами-вредителями» – кампания, отражавшая почти официальный государственный антисемитизм.
Мама работала начальником планового сектора Ростовского Облкомхоза. Не раз ездила в Таганрог по делам и нередко брала меня, мальчишку, с собой — для того, чтобы привить сыну любовь к своей малой родине. Нужно признать, ей это удалось.
Многие годы мама была главным экономистом в творческом коллективе разработчиков генерального плана развития Ростова и Ростовской области, возглавляемого Н.Н. Нерсесьянцем. Получила престижную премию за план развития центра Ростова.
Норальд Николаевич Нерсесьянц (1931—2014) – личность легендарная. Дважды был главным архитектором Ростова (в 1972-1975 и 1983-1985 гг.) и дважды его снимал с работы обком партии: Нерсесьянц умел заглядывать в будущее и работал на перспективу, а главной заботой обкома оставался сегодняшний день. До сих пор до конца не реализованы многие идеи заслуженного архитектора Российской Федерации, например, о слиянии Аксая и Батайска с Ростовом в единый мегаполис или развитии территории между Ростовом и Таганрогом. В 1978-1982 годах он возглавлял коллектив советских специалистов, разработавших генеральный план Гаваны, по которому и сейчас ведется строительство на Кубе. Человек, которому жали руку братья Фиделя Кастро Рауль и Рамон и кричали по-испански: «Грасиас!»… В 1980 году он прислал маме с Кубы поздравительную открытку, а сослуживице написал, что ему приходится очень трудно, «вот бы мне сюда Зинаиду Моисеевну…».
Мои родители были очень общительными людьми, они часто принимали гостей. Спиртное на стол обычно не ставили. Почиталась еда домашнего приготовления. Хозяйки гордились своими тортами и делились их рецептами. Подать на стол торт, купленный в магазине, считалось признаком дурного тона.
В 1965 году я попал в больницу на Луганщине из-за несвоевременно диагностированного гнойного аппендицита. Тогда меня с того света вытащил хирург Григорий Александрович Шехвиц, а я тут же получил «добавку» – двустороннее воспаление легких. Мама, бросив всё, ночью ринулась на помощь и в самые трудные дни не отходила от меня, выхаживая до тех пор, пока не отступила опасность. Позже она самоотверженно ухаживала за подругой – ростовским врачом-гинекологом Р.Л. Левиной, заболевшей раком пищевода, еще не зная, что эта болезнь ждет ее саму.
Мою жену Лену она любила, как дочку. Весь фольклор об отношениях свекрови с невесткой – это не о них. Когда Лене нужно было завершить работу над диссертацией, а уже родилась Света, у мамы возникла идея помощи: Лена со Светой приехали в Ростов, с утра до 5 часов вечера мама находилась со Светой, а Лена в это время работала над диссертацией у соседей. Маме было тогда 63 года. Конечно, ей приходилось трудно с маленьким ребенком, но чего не сделаешь для любимого человека!
Мама была сильным, порядочным и глубоко сопереживающим человеком. Заботы близких она ставила впереди собственных, самоотверженно бросалась на помощь всем, кто в ней нуждался. О себе думала в самую последнюю очередь. Ее силы воли хватило даже на то, чтобы в безнадежном положении ускорить свой уход из жизни, чтоб не стать в тягость окружающим, избавить их от тяжелобольного, беспомощного человека.
Мама ушла 23 июня 1981 года. Даже дату своей смерти она выбрала сознательно, и никто не смог узнать, как она это сделала. Перед сном она написала прощальное письмо мужу, в котором наказала ему перебраться в Москву к сыну, постирала свое бельишко, а утром обнаружили, что ее уже нет. 22 июня – день рождения Наташи, моей старшей дочери, ее внучки. Эта дата и без того ассоциируется с началом войны. Мама пережила эту дату, чтобы не омрачать ее семейным трауром. Единственное, чего она, конечно же, не могла предвидеть: день 26 апреля, день ее рождения, в 1986 году был омрачен страшной Чернобыльской катастрофой…
